она и, поворачивая головой, осматривала зал, точно желая увидеть, где оно тут, ато веселье. Вокруг нее всё было пьяно и шумно и всё - от хозяйки и подруг до формы трещин на потолке - было знакомо ей. Говорила она густым, басовым голосом, а смеялась лишь тогда, когда ее щекотали, смеялась громко, как здоровый мужик, и вся тряслась от смеха. Самая глупая и здоровая среди своих подруг, она была менее несчастна, чем они, ибо ближе их стояла к животному. Разумеется, больше всего скопилось страха пред Васькой и ненависти к нему у девиц того дома, где он был вышибалой. В пьяном виде девицы: не скрывали этих чувств и громко жаловались гостям на Ваську; но, так как гости приходили к ним не затем, чтоб защищать их, жалобы не имели последствий. В тех же случаях, когда они возвышались до истерического крика и рыдании и Васька слышал их,- его огненная голова показывалась в дверях зала и равнодушный, деревянный голос говорил: - Эк ты, не дури… - Палач! Изверг! - кричала девица.- Как ты смеешь уродовать меня? Посмотрите, господин, как ок меня расписал плетью…- П девица делала попытку сорвать с себя лиф… Тогда Васька подходил к ней, брал ее за руку и, не изменяя голоса,- чти было особенно сграшно,- уговаривал ее: - Не шуми… угомонись. Что орешь без толку? Пьяная ты… смотри! Почти всегда этого было достаточно, и очень редко Ваське приходилось уводить девицу из зала. Никогда никто из девиц не слыхал от Васьки ни одного ласкового слова, хотя /многие из них были его наложницами. Он брал их себе просто: нравилась ему почему-либо та или тга, и он гопорил ей: - Я к тебе сегодня почевать приду… Затем он ходил к ней некоторое время и переставал ходить, не говоря ей ни слова. - Ну и чёрт! - отэывались о нём девицы.- Совсем деревянный какой-то… В своем заведении он жил по очереди почти со всеми девицами, жил и с Аксиньей. И именно во время своей связи с ней он се однажды жестоко выпорол. Здоровая и ленивая, она очень любила спать и часто засыпала в зале, несмотря на шум, наполнявший его. Сидя где-нибудь в углу, она вдруг переставала завлекать гостя своими глупыми глазами, они неподвижно останавливались на каком-нибудь предмете, потом веки медленно опускались и закрывали их и нижняя губа ее отвисала, обнажая крупные белые зубы. Раздавался сладкий храп, вызывая громкий смех подруг и гостей, по смех не будил Аксинью. С ней часто случалось это; хозяйка крепко ругала ее, била но щекам, но побои не спугивали сна: поплачет после них Аксинья и снова спит. И вот за дело взялся Васька. Однажды днем, когда девица заснула, сидя па диване рядом с пьяным гостем, тоже дремавшим, Васька подошел к ней и, молча взяв за руку, новел ее за собой. - Неуж-то бить будешь? -спросила его Аксинья. - Надо…- сказал Васька. Когда они пришли и кухню, он велел ей раздеться. - Ты хоть не больно у'ж…- попросила его Аксинья. - Ну, ну… Она осталась и однон рубашке. - Снимай! - скомандовал Васька. - Экой ты озорник! - вздохнула девушка и спустила с себя рубашку. Васька хлестнул её ремнем по плечам. - Иди на двор! - Что ты? Чай, теперь зима… холодно мне будет… - [5] Ладно! Рразве ты можешь чуистнонать?.. Он вытолкнул ее в дверь кухни, провел, подхлестывая ремнем, по сеням и на дворе приказал ей лечь на бугор снега. - Вася… что ты? - Ну, ну! И, толкнув ее лицом в снег, он втиснул в него её голову для того, чтобы не было слышно её криков, и долго хлестал ее ремнем, приговаривая: - Не дрыхни, не дрыхни, не дрыхни… Когда же он отпустил ее, она, дрожащая от холода и боли, сквозь слезы и рыдания сказала ему: - Погоди, Васька! Придет твое время… и ты заплачешь! Есть бог, Васька! - Поговори! - спокойно сказал он.- Заспи-ка в зале еще раз! Я тебя тогда выведу на двор, выпорю и водой обливать буду… У жизни есть своя мудрость, ей имя - случай; она иногда награждает нас, но чаще мстит, и как солнце каждому предмету дает тень, так мудрость жизни каждому поступку людей готовит возмездие. Это верно, это неизбежно, и всем нам надо знать и помнить это… Наступил н для Васьки день возмездия. Однажды вечером, когда полуодетые девицы ужинали перед тем, как идти в зал, одна из них, Лида Черногорова, бойкая и злая шатенка, взглянув в окно, объявила: - Васька приехал. Раздалось несколько тоскливых ругательств. - Смотрите-ка! - вскричала Лида.- Он - пьяный! С полицейским… Смотрите-ка! Все бросились к окну. - Снимают его… Девушки! - радостно вскричала Лида.- Да ведь он разбился, видно! В кухне раздался гул ругательств и злого смеха - радостного смеха отомщенных. Девицы, толкая друг друга, бросились в сени навстречу немощному врагу. Там они увидали, что полицейский и извозчик ведут Ваську под руки, а лицо у Васьки серое, на лбу у него выступил крупными каплями пот и левая нога его волочится за ним. - Василий Мироныч! Что это? - вскричала хозяйка. Васька бессильно мотнул головни и хрипло ответил: - Упал… - С конки упал… - объяснил полицейский.- Упал, и - значит, нога у него под колесо! Хрясть… ну и готово! Девицы молчали, но глаза у них горели, как угли. Ваську внесли наверх в его комнату, положили на постель и послали за доктором. Девицы, стоя перед постелью, переглядывались друг с другом, но не говорили ни слова. - Пошли вон! - сказал им Васька. Ни одна из них но тронулась с места. - А! Радуетесь!.. - Не заплачем…- ответила Лида, усмехаясь. - Хозяйка! Гони их прочь… Что они… пришли! Боишься? - спросила Лида, наклоняясь к нему. - Идите, девки, идите вниз…- приказывала хозяйка. Они пошли. Но, уходя, каждая из них зловеще взглядывала на него,- а Лида тихо сказала: - Мы придем! Аксинья же, погрозив ему кулаком, закричала: - У, дьявол! Что - изломался? Так тебе и надо… Очень изумила девиц ее храбрость. А внизу их охватил восторг злорадства, мстительный восторг, острую сладость которого они не испытывали еще. Беснуясь от радости, они издевались над Васькой, пугая хозяйку своим буйным настроением и немножко заражая ее им. И она тоже рада была видеть Ваську наказанным судьбой; он и ей солон был обращаясь с нею не как служащий, а скорее как начальник с подчиненной. Но она знала, что без него
не удержать ей девиц в повиновении, и проявляла свои чувства к Ваське осторожно. Прпехал доктор, наложил повязки, прописал рецепты и уехал, сказав хозяйке, что лучше бы отправить Ваську в больницу. - Девицы! Что же, нанестнм, что ли больного-то, душеньку нашего? - Ухарски вскричала Лида. И все они бросились наверх со смехом и с криками. Васька лежал, закрыв глаза, и, не открывая их, сказал: - Опять вы пришли… - Чай, нам жалко тебя, Василь Мкроныч… Разве мы тебя не любим? - Вспомни, как ты меня… Они говорили негромко, но внушительно и, окружив его постель, смотрели в его серое лицо злыми и радостными глазами. Он тоже смотрел на них, и никогда раньше в его глазах не выражалось так много неудовлетворенного, ненасытного голода,- того непонятного голода, который всегда блестел в них. - Девки… смотрите! Встану я… - А может, бог даст, не встанешь!..- перебила его Лида. Васька плотно сжал губы и замолчал. - Которая ножка-то болит? - ласково спросила одна из девиц, наклоняясь к нему,- лицо у ней было бледно и зубы оскалены.- Эта, что ли? И, схватив Ваську за больную ногу, она с силой дернула ее к себе. Васька щелкнул зубами и зарычал. Левая рука у него тоже была разбита, он взмахнул правой и, желая ударить девицу, ударил себя по животу. Взрыв смеха раздался вокруг него. - Девки! -ревел он, страшно вращая глазами.- Берегись!.. Убивать буду!.. Но они прыгали вокиуг его кровати и щипали, рвали его за волосы, плевали в лицо ему, дергали за больную ногу. Их глаза горели, они смеялись, ругались, рычали, как собаки; их издевательства над ним принимали невыразимо гадкий и циничный характер. Они впали в упоение местью, дошли в ней до бешенства. Все в белом, полуодетые, разгоряченные толкотней, они были чудонипщо страшны. Васька рычал, размахивая правой рукой; хозяйка, стоя у двери, выла диким голосом: - Будет! Бросьте… полицию позову! Убьете вы… батюшки! Ба-атюшки! Но они не слушали её. Он истязал их года,- они возмещали ему минутами и торопились… Вдруг среди шума и воя :этой оргии раздался густой умоляющий голос: - Девушки! Будет уж… Девушки, пожалейте… Ведь он тоже… тоже ведь… больно ему! Милые! Христа ради… Милые… * На девиц этот голос подействовал, как струя холодной воды: они испуганно и быстро отошли от Васьки. Говорила Аксинья; она стояла у окна и вся дрожала н в пояс кланялась им, то прижимая руки к животу, то нелепо простирая их вперед. Васька лежал неподвижно; рубашка на его груди была разорвана, и эта широкая грудь, поросшая густой рыжей шерстью, вся трепетала, точно в ней билось что-то, билось, бешено стремясь вырваться из нее. Он хрипел, и глаза его были закрыты. Столпившись в кучу, как бы слепленные в одно большое тело, девицы стояли у дверей и молчали, слушая, как Аксинья глухо бормочет что-то и как хрипит Васька. Лида, стоя впереди всех, быстро очищала спою правую руку от рыжих волос, запутавшихся между ее пальцами. - А - как умрет? - раздался чей-то шёпот. И снова стало тихо… Одна за другой, стараясь не шуметь, девицы осторожно выходили из Васькиной комнаты, и, когда они все ушли, на полу комнаты [5] оказалось много каких-то клочьев, лоскутков… В комнате осталась Аксинья. Тяжело вздыхая, она подошла к Васы.г к обычным споим басовым голосом спросила его: - Что тебе сделать теперь? Он открыл глаза, посмотрел на нее и но ответил ничего. - Ну, говори уж… Выпить… прибрать… так вот я прибрала бы… А то, может, воды выпить.хочешь? И воды дам… Васька молча тряхнул головой, и губы у нею зашевелились. Но он не сказал ни слова. - Вон как, и говорить то не можешь! - молвила Аксинья, обертывая косу вокруг шеи.- До чего замучили мы тебя… Больно, Вася? а?.. Ну, уж потерпи… ведь это пройдет… это сперва только больно… я знаю! На лице Васьки что-то дрогнуло, он хрипло сказал: - Дай… водицы… И выражение неудовлетворенного голода исчезло из его глаз. Аксинья так и осталась наверху у Васьки, спускаясь вниз лишь затем, чтоб поесть, попить чаю и взять чего-нибудь для больного. Подруги не разговаривали с ней, ни о чем не спрашивали ее, хозяйка тоже не мешала ей ухаживать за больным и вечерами не вызывала ее к гостям. Обыкновенно Аксинья сидела в Васькиной комнате у окна и смотрела в него на крыши, покрытые снегом, на деревья, белые от инея, на дым, опаловыми облаками поднимавшийся к небу. Когда ей надоедало смотреть, она засыпала тут же на стуле, облокотясь о стол. Ночью она спала иа полу около Васькиной кровати. Они почти не разговаривали; попросит Васька воды или еще чего-нибудь,-Аксинья принесет ему, посмотрит на него, вздохнет и отойдет к окну. Так прошло дня четыре. Хозяйка усердно хлопотала о помещении Васьки в больницу, но места там пока не было. И вот однажды вечером, когда Васькипа комната уже наполнилась сумраком, он, приподнявголову, спросил: - Аксинья, ты тут, что-ли? Она дремала, но его попрос разбудил её. - А где же? - отозвалась она. - Поди-ка сюда… Она подошла к кровати и остановилась у нее, по обыкновению обвив косу вокруг - шеи и держась рукой за конец ее. - Чего тебе? - Возьми стул, сядь сюда… Вздохнув, она пошла к окну за стулом, принесла его к постели и села. - Ну? - Ничего… посиди тут… На стене, над постелью Васьки, висели его большие серебряные часы и торопливо тикали. На улице быстро пролетел извозчик, сслышно было как взвизгнули полозья. Внизу смеялись девицы, а одна из них высоким голосом пела: Па-алюбчла студента га-алодна-ва… - Аксинья! - сказал Васька. - А? - Ты вот что… давай со мной жить! - Живём ведь,- лениво ответила девушка. - Нет, ты погоди… Давай как следует!.. - Давай…- согласилась она. Он замолчал и долго лежал с закрытыми глазами. - Вот… Уйдем отсюда и заживем. - Куда уйдем? - спросила Аксинья. - Куда-нибудь… Я буду с конки за увечье искать… Заплатят, по закону должны заплатить. Потом, у меня свои деньги есть, рублей шестьсот. - Сколько? - спросила Аксинья. Рублей шестьсот. Ишь
